Одной из тенденций современности стало переписывание истории, «перекодировка смыслов»; сносят одни памятники, чтобы поставить другие. Прежде всего переписывают историю Второй мировой войны в угодном для современных политиков ключе. Речь идёт о политике памяти.
Политика памяти (или историческая политика) — это набор приёмов и методов, с помощью которых находящиеся у власти политические силы, используя административные и финансовые ресурсы государства, стремятся утвердить определённые интерпретации исторических событий как доминирующие.
«Кто владеет прошлым – тот владеет настоящим, кто владеет настоящим – владеет и будущим», — утверждал Лев Николаевич Гумилёв.
Я считаю: кто контролирует прошлое, властвует в настоящем и создаёт будущее. Прошлое изменить невозможно, но можно изменить его трактовку, понимание, смысл, изменить отношение к памяти. Однако пока есть живые свидетели, они противостоят искажениям истории.
Понятие «политика памяти» впервые было введено в оборот во Франции для обозначения тесной взаимосвязи политики и способов интерпретаций прошлого. Главным теоретиком концепта политики памяти является Пьер Нора – автор многотомного исследования и бестселлера
«Места памяти» (1984-1992).
В 1990-е гг. во Франции получили также широкое распространение понятия «управление прошлым» и «долг памяти».
Во Франции распространена практика правового оформления политики памяти посредством так называемых «законов памяти». В октябре 2006 года парламент Франции постановил, что отрицание геноцида евреев и армян в 1915 году влечёт юридическую ответственность. В 2011 году был принят соответствующий закон.
В 2008 году общественное объединение «За свободу истории» распространило документ под названием «Воззвание из Блуа», опубликованное Пьером Нора. В воззвании отмечалось: «История не должна становиться служанкой политической конъюнктуры… В свободном государстве ни одна политическая сила не вправе присвоить себе право устанавливать историческую истину и ограничивать свободу исследования под угрозой наказания».
В Германии термин «политика памяти» использовался в 1980-х годах. В начале XXI века был заимствован и стал широко использоваться в Польше, где идеи проведения специфической исторической политики приобрели значительную поддержку. К концу первого десятилетия XXI века термин стал активно применяться исследователями для описания процессов и практических приёмов в политике посткоммунистических государств Восточной Европы.
В Польше и других странах Восточной Европы наряду с термином
«политика памяти» утвердился термин «новая историческая политика», автором которого стал Роберт Траба. По словам Траба, главный лозунг новой исторической политики – «патриотизм завтрашнего дня».
В новых государствах стран Балтии политика памяти выполняет функцию переосмысления советского прошлого с позиции ответственности СССР. Россию рассматривают как преемницу СССР и значит ответственной за преступления тоталитарного режима.
Изучение исторической памяти — одно из самых динамично развивающихся исследовательских полей, существующих на стыке различных социальных и гуманитарных дисциплин.
«Мы изучаем историю для того, чтобы нам стала ясной та ситуация, в которой нам предстоит действовать», – писал в книге «Смысл истории» английский историк Робин Джордж Коллингвуд. – «То прошлое, которое изучает история, является не мёртвым прошлым, а прошлым, в некотором смысле всё ещё живущим в настоящем».
Сегодня происходит постоянная реинтерпретация исторических образов, призванная привязывать их к определённым политическим интересам. Наиболее известные примеры: холокост, голодомор, оккупация и др. Понятие «войны памяти» стало дополнением к уже известным понятиям «холодных» и информационных войн.
В современной России концепт «политика памяти» рассматривается целым рядом авторов, среди которых следует в первую очередь назвать Алексея Миллера и Геннадия Бордюгова.
7 октября 2022 года в Санкт-Петербурге проходил Книжный фестиваль. В Доме журналиста на Невском проспекте была презентация книг, посвящённых политике памяти. Участвовали учёные Европейского университета в Петербурге: Владимир Лапин, Алексей Миллер, Амиран Урушадзе, Борис Колоницкий, Юлия Сафронова, Михаил Мельниченко, Марина Федотова. После презентации они ответили на мои вопросы.
Историческая политика — набор практик, с помощью которых отдельные политические силы стремятся утвердить определённые интерпретации исторических событий. Оправданием исторической политики служат ссылки на плачевное состояние патриотизма и преподавания истории в школе, что, в свою очередь, используется как аргумент для отказа от плюрализма в учебниках и концепциях.
Критики методов «исторической политики» считают, что само это понятие существенно отличается от понятий «политизации истории» и «политики памяти», и что речь идёт преимущественно о политическом феномене, который должен изучаться, прежде всего, как часть политики.
Критики исторической политики выделяют следующие приёмы и механизмы, используемые для её проведения:
1\ организация институтов национальной памяти и учреждений, схожих с ними по функциям и принципам организации;
2\ создание специальных музеев под прямым патронатом определённых политических сил.
3\ принятие законов, направленных на догматизацию той или иной трактовки исторических событий (например, закон «О Голодоморе 1932—1933 годов на Украине», введение уголовной ответственности в Литве за «одобрение советской и нацистской агрессии» и т.п.);
4\ использование финансовых рычагов (финансирование проектов, осуществляемых по политическому заказу, предоставление высокооплачиваемых должностей и т.п.);
5\ ограничение доступа к архивам;
6\ использование контроля над СМИ;
7\ использование контроля над системой образования;
8\ воздействие на символическую сферу (создание и продвижение пантеона исторических личностей, учреждение памятных дней, проведение акций памяти, использование государственной и национальной символики и т.п.).
Историк Алексей Миллер следующим образом описывает и иллюстрирует подход сторонников исторической политики. В общем, одна из линий, которую в исторической политике можно проследить вплоть до сегодняшнего дня: зафиксировать себя в роли жертвы, а кого-то специально подобранного — в роли палача.
По мнению А. И. Миллера, историческая политика в России в начале первого десятилетия XXI века развивалась менее интенсивно, чем в соседних восточноевропейских странах, но в середине этого десятилетия проявились серьёзные признаки её активизации: попытки инициировать выявление «фальсификаторов» в среде профессиональных историков.
История как отдельная наука начиная с первой половины XIX века существует, по словам Алексея Миллера, «как часть предприятия по строительству наций и во многом такой остаётся».
Отдельные «удобные» страницы истории используются в процессе конструирования, поддержания и воспроизводства национальной или этнической идентичности.
Если говорить о современной исторической науке, то налицо тенденция к обелению отдельных страниц (в первую очередь недавнего прошлого) и конструированию «славного» его варианта. То есть историческая политика проводится с помощью как минимум провластных историков и публицистов.
Говоря словами исследователя Алексея Миллера, «есть якобы присущая истории России неизменность определённых ключевых характеристик. Долгая имперская традиция, например, осмысливается как постоянно возвращающееся, вкупе с деспотизмом, свойство российской власти. История России предстает как совершенно уникальная и, по сути, безысходная череда реинкарнаций этой деспотической власти. Страна движется по порочной колее, и выход из неё кажется либо невозможным, либо лежащим через радикальную борьбу с государством, через революцию, разрушающую старый мир до основания» (Алексей Миллер. История империй и политика памяти. Журнал «Россия в глобальной политике» №4, 2008, с. 118–134).
В начале 1980-х годов канцлер Германии Гельмут Коль пытался добиться «морально-политического поворота» и более позитивного характера немецкого патриотизма с тем, чтобы он не строился исключительно на признании немецким народом собственной вины за преступления Третьего рейха. Для этой цели требовалось скорректировать подход к теме ответственности за преступления нацизма, который сформировался в 1960—1970-х годах, когда у власти в ФРГ были социал-демократы.
Выступления историков и ряда их сторонников привели в 1986—1987 годах к так называемому «спору историков»о причинах возникновения нацизма и Второй мировой войны. В ходе этих дискуссий возник термин «историческая политика».
Сегодня очевидна слабость внутренних общественных механизмов, которые могли бы препятствовать вмешательству политиков в профессиональные вопросы историографии, образования, культуры и т.п.
Хотя тенденция к политизации истории имеет место во многих странах, однако именно в Восточной Европе использование истории в политических целях приобрело в начале XXI века ярко выраженный характер.
В 2004 году группа польских историков выступила с инициативой разработки и проведения активной исторической политики ради утверждения «здорового патриотизма» и противостояния «искажениям» польской истории внутри страны и за рубежом.
История и память представляются как арена политической борьбы с внешним и внутренним противником. Этим оправдывается отступление от принципов профессиональной этики, ограничение свободы высказывания, изменение принципов финансирования.
Поскольку считается очевидным, что внешний противник стремится утвердить свою враждебную интерпретацию событий прошлого, долг отечественных историков — солидарно противостоять этой опасности, главным образом через отстаивание противоположных аргументов.
Основным полем битвы в исторической политике является массовое историческое сознание с его образами исторического прошлого. На формирование «правильных» образов прошлого у подрастающих поколений россиян с последующим их воспроизведением и направлена историческая политика.
Историк А. Р. Дюков рассматривает политизацию истории как серьёзный вызов и считает уместной ответную постановку задач в области исторической политики (подчёркивая, что для России эта политика является вынужденной реакцией на проведение исторической политики восточноевропейскими странами):
По мнению директора фонда «Историческая память» Александра Дюкова, к подобным организациям можно отнести и музеи оккупации, которые есть в любой восточноевропейской стране, знакомой с этим понятием (Александр Дюков. Историческая политика или политическая память. Журнал «Международная жизнь» №1, 2010, с. 133–148).
В Таллинне я посетил в гостинице «VIRU» Музей КГБ
https://youtu.be/gtE3pMfT4hk
В Риге я посетил Музей оккупации
https://youtu.be/m3GhMW91xMY
В Вильнюсе я посетил Музей оккупации и борьбы за свободу, тюрьму КГБ.
https://youtu.be/83ZqWtw6QCc
Манипуляция историей может привести к «войнам памяти». Стала тенденцией конфронтация ряда стран Восточной Европы с Россией. Здесь проводят активную «дипломатию памяти», настаивая на официальном признании факта преступлений коммунистических режимов, принимая соответствующие внутригосударственные законы. От России (как правопреемницы СССР) и Германии требуют репараций.
У восточноевропейских соседей России память о прошлом, по словам венгерского мыслителя Иштвана Тибо, проникнута «экзистенциальным страхом, переживаемым на коллективном уровне, перед лицом реальной или воображаемой угрозы гибели национальной общности в результате лишения государственной самостоятельности, ассимиляции, депортации либо геноцида».
По словам исследователя Ютты Шерер, в ГДР отмежевание от нацистского прошлого проходило более радикально: элита функционеров была полностью заменена, а период Третьего рейха понимался как «чужая» история (Ютта Шерер. Германия и Франция. Проработка прошлого. Из сборника статей «Историческая политика в XXI веке». НЛО, 2012).
Александр СЕМЯЧКО в статье «Политика памяти: как и зачем государства формируют свою историю» пишет: «Любой нации необходимо подкрепление ощущения права на существование, которое, в свою очередь, необходимо как-то обосновывать.
<...>
Историческая политика используется в первую очередь для легитимации действий существующей власти, а политика памяти — для формирования коллективной идентичности, которая призвана эту деятельность поддерживать.
<...>
Все эти элементы политики памяти, направленной одновременно и в будущее, можно охарактеризовать как самореализующееся пророчество, то есть предсказание, которое «стихийно управляет поведением людей и приводит к ожидавшимся ими результатам».
Людмила Георгиевна КОВАЛЕНКО в статье «Политика памяти как механизм влияния на политический процесс» считает, что «для власти имеет значение политика, позволяющая использовать исторические факты, символы — символическая политика, политика памяти, политическая память.
<...>
Предполагается, что актуализированное прошлое должно помочь вовремя обнаружить опасность, выявить врагов, мобилизовать граждан и внушить им веру в победу. Интерпретация того или иного образа или события может сплачивать общество или разобщать.
Следовательно, для власти имеет значение политика, применяющая разнообразный арсенал способов и механизмов, позволяющих использовать исторические факты, символы.
… И в этом случае она рассматривается как технология манипуляции общественным сознанием».
РУСАКОВА О.Ф. в статье «Политика памяти в контексте современных реалий» пишет:
«Политика памяти, если говорить кратко, представляет собой продуманную систему форм и способов политизации прошлого в целях управления коллективной исторической памятью народа.
<...>
В России дата главного советского государственного праздника 7 ноября под влиянием постперестроечной политики памяти подверглась переинтерпретации, превратившись в празднование очередной годовщины московского парада 1941 года.
<...>
В целях размывания исторической памяти о революционном содержании даты 7 ноября был учрежден новый праздник, близкий по хронологии – 4 ноября, который в народе не получил однозначной интерпретации».
В последнее время в России часто отмечается, что история окончательно заменила собой политику. Важным было решение о разработке единого школьного учебника по истории.
В рамках политики памяти проводятся всевозможные акции, посвящённые знаменательным событиям; она оказывает определённое влияние и на формирование имиджа страны, её власти, политического лидера; на межгосударственные отношения.
2 февраля отмечали 80 лет со дня победы в Сталинградской битве.
Историческая личность далекого прошлого может использоваться в политике памяти как определенный механизм оправдания и объяснения современных событий. В настоящее время апелляция к великому прошлому стала важнейшей частью легитимации режима. Возможно, этим объясняется стремление установить памятники Сталину, вернуть название города «Сталинград».
Доктор философских наук Лев Гудков подчёркивает, что сталинский миф — это продукт бюрократической работы, массовой пропаганды. Имя «Сталин» объединяет разнородные представления о стиле руководства страной, поддерживает связь времен и задает ориентиры национального развития. Не отрицается факт массовых репрессий и подчеркиваются заслуги Сталина по превращению СССР в супердержаву.
«У стран, переживших опыт тоталитаризма и репрессий, ничего не получается в развитии демократии, пока они не разберутся со своим прошлым. Назвать преступления преступлениями, открыть архивы, провести люстрации и компенсировать жертвам понесенные страдания — ни одной стране эти решения не давались легко … Возможно, у России еще будет шанс исправить сделанные за последние 30 лет ошибки в работе с прошлым», — считает Борис Грозовский.
«Прошлое всё чаще становится поводом для политических конфликтов. Современность прочитывает историю заново, извлекая из неё нужные сегодня смыслы и эмоции. В результате возникают противоборствующие исторические нарративы, вокруг которых завязываются битвы памяти, подчас переходящие в реальные битвы», — отмечает Борис Грозовский.
20 октября 2022 года Санкт-Петербургский городской суд признал геноцидом блокаду Ленинграда войсками нацистской Германии и их пособниками в 1941—1944 годах.
Можно ли назвать это «переписыванием истории»? Скорее уточнением.
В ходе заседаний было установлено: количество погибших в блокаду составило не менее 1 093 542 человека, причинён ущерб на сумму 35 309 триллионов рублей.
9 января я вновь побывал в «Музее обороны Ленинграда», осмотрел экспозицию, посвящённую 80-летию операции «Искра» по прорыву блокады, побеседовал с посетителями о геноциде.
Чтобы лучше понять настоящее и заглянуть в будущее, мы должны обратиться к истории. Например, необходимость присоединения Крыма объясняется ссылкой на далёкое прошлое. Ведь именно в Крыму, в Херсонесе, крестился князь Владимир, а потом крестил Русь. Изначально первичная купель крещения России — там.
Доктор исторических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Иван КУРИЛЛА написал книгу «Битва за прошлое. Как политика меняет историю». В ней он на конкретных примерах показывает, как меняется прошлое и кому это нужно, также рассказывает, как наше обращение к истории и её новая трактовка влияют на внешнюю и внутреннюю политику разных стран.
«История давно перестала быть уделом только лишь учёных, превратившись в одно из самых мощных орудий в битвах политиков. Разрушенные монументы, переписанные учебники, новые названия улиц — мы это видели не раз и, похоже, не избежим в будущем».
Несколько лет назад в США сносили памятники, посвящённые Гражданской войне. И подобное происходит не только в США…
Министр иностранных дел Российской Федерации Сергей Лавров как-то заметил: «… мир устроен так, что если мы не извлекаем уроки из прошлого, то едва ли сможем преуспеть в настоящем. … Надеюсь, что всё-таки возобладают люди, которые извлекают уроки из истории».
Когда я слышу о поставках немецких танков, то думаю: неужели история повторяется и ничему не учит?!
Мой дед погиб, защищая Сталинград в 1942 году. В июле 2022 года мы побывали в Волгограде, чтобы почти память деда: взошли на Мамаев курган, нашли фамилию деда в Зале Воинской славы, посетили музей-панораму «Сталинградская битва», музей «Память». В итоге я сделал фильм «Мой Сталинград», который приглашаю посмотреть.
А для Вас лично что означает ПОЛИТИКА ПАМЯТИ?
Так что же вы хотели сказать своим постом? – спросят меня.
Всё что я хочу сказать людям, заключено в основных идеях:
1\ Цель жизни – научиться любить, любить несмотря ни на что
2\ Смысл – он везде
3\ Любовь творить необходимость.
4\ Всё есть любовь
© Николай Кофырин – Новая Русская Литература
Метки: война, дом журналиста, иван курилла, история войны, политика памяти. алексей миллер