Говорят: Россия не ценит своих гениев. В январе (28) 1996 года в Нью-Йорке умер русский поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе, мой земляк Иосиф Александрович Бродский.
26 мая 2023 года я участвовал в работе научной конференции «Бродский: pro et contra» в музее Анны Ахматовой в Петербурге. Исследователи творчества поэта выступили с докладами, говорили о механизме «бродскомании» как стихового явления, особенности смыслообразования в поэзии Бродского, историческом воображаемом поэта и проблеме его влияния на современных авторов.
Был представлен второй том издания «Бродский: Pro et contra» издательства РХГА. Ведущая дискуссии предлагала выступать не только с восхвалениями поэта («pro»), но и «contra». Однако никто не решился выступить с критикой Иосифа Бродского.
Я независимый исследователь, достаточно давно занимаюсь изучением жизни и творчества Иосифа Бродского, написал немало статей о нём, снял много интервью и видеороликов, побывал в Стокгольме и Венеции. И поскольку никто не осмелился выступить «contra» Бродскому, условно встану в эту неблагодарную позицию. Я социолог-практик с 1981 года, провёл немало интервью о Бродском, поэтому могу объяснить некоторые феномена бродскомании.
На конференции «Бродский: pro et contra» Яков Гордин сказал: «Я не знаю другого такого поэта, писателя, о котором при жизни и сразу после ухода родилась целая огромная литература, наука в некотором роде. Бродсковедение — сектор такой филологии. Я считаю, пора вступить в дело социальным психологам, чтобы попытаться объяснить этот феномен Бродского: подражание, поклонение и совершенно противоположные чувства. Он вовсе не мыслится сакральной фигурой.
<…>
Для читателя, который десятилетиями живёт с Бродским, его ранний период творчества это полное отрицание мироустройства как абсолютно несовершенного, которого вообще быть не должно, всё должно быть по-другому. Отсюда то, что я считаю его поэтической утопией, это попытка показать, что есть возможность вообще избежать смерти интеллектуально.
<…>
Но главное всё-таки это отношение Бродского к трагедийности жизни. Как нужно проходить и преодолевать жизнь как трагедию. Как он говорил: мы все знаем, чем это кончается. Действительно, ничего весёлого в перспективе нет. Как нужно, как можно, как достойно прожить жизнь, зная чем она кончается, и как переработать внутри себя трагедийность этой жизни. Фактически он писал об этом. И это некое руководство к действию. Это некий учебник жизни: как достойно прожить жизнь.
<…>
Я не уверен, что Иосиф Александрович так думал о том, что он делал, даже наверняка он не так думал. Вообще, как он думал, трудно сказать, он достаточно противоречиво оценивал собственные задачи.
Но почему такой интерес?
О каком современном поэте, которому не исполнилось ещё 30-ти лет, писали книги? Потому что уже тогда в этом была потребность. Центральная проблема этого исследования Крепса — проблема смерти у Бродского, жизнь и смерть, как пережить восприятие смерти».
Гордин говорит, что Иосиф всю жизнь пытался преодолеть трагизм бытия и ужас смерти.
Но почему смерть считается трагедией и соответственно трагична жизнь? Кто может доказать, что смерть это конец существования и нет продолжения?
А если после смерти, возможно, нас ждёт продолжение и счастье каждому по вере его, тогда и смерть в радость и жизнь не трагедия?..
Иосиф Александрович признавал: «Две вещи оправдывают существование человека на земле: любовь и творчество».
В его системе ценностей жизнь была важнее литературы. При этом он не видел в жизни ничего, «кроме отчаяния, неврастении и страха смерти».
Бродский говорил, что Поэзия противостоит трагизму бытия, внося в него смысл и гармонию, которых лишена материальная реальность. Человек заблудился в этом мире иллюзий, потерял ориентиры. Мир абсурда, в котором причина и следствие поменялись местами. Мир хаоса. Апогей бессмысленности. Существование между двумя безднами небытия…
Андрей Юрьевич Арьев на конференции сказал: «К такому художники невольно подходишь с вопросом «рro et contra». Ну конечно, «рro» перетягивает, иначе бы мы здесь не собирались и не писали бы ничего. Изначально, в первую же минуту это поэт, который не вызывает отторжения, но чувство удивления и вопрошания. Его изначальная жизненная установка — преодоление трагедии. Его путь в литературу, это путь человека, который заранее знает, что он победит. Иосиф обладал этой высшей духовной смелостью, которая в его поколении не знаю у кого ещё была, особенно у поэтов. Дерзких поэтов было много, экспериментировавших со стихом ещё покруче, чем Иосиф, в том числе и среди его знакомых, но такой изначальной силы преодоления всего этого мира в стихах, ни у кого не было. Это дано было как бы судьбой, потому что он мог бы и не стать поэтом. Он хотел сделать что-то такое, что человек его положения не мог сделать.
<…>
В нём было это стремление преодолеть какую-то опасность. И к людям он относился как к потенциальным противникам. Он гениально выразил свою позицию: «Я любил немногих, однако сильно». Но в общем-то весь мир для него был мир, который он должен был преодолеть. Проблема преодоления того, что на него надвигается, перед ним стояла всегда.
<…>
Именно Бродский был первым и самым выдающимся авангардистом в нашей поэзии. С одной стороны, Бродский действительно был метафизиком, но при этом он не обладал системой философских понятий, которой он бы придерживался. Но всё его творчество наполнено конечными метафизическими проблемами.
<…>
Так остро, как видел мир Бродский, мало кто может похвастаться, а может, и никто. Важно понять его двуединую природу: что в нём мощно, а что, возможно, и вызывает отторжение. Конечно, смелость его перехлёстывает пределы, и неприятно даже читать доходящую в своей атаке до обыкновенной площадной брани его речь. А он специально это делал, чтобы всю литературу подмять, преодолеть.
<…>
Философски интерпретировать Иосифа можно, конечно, и можно до чего-то докопаться. Он в чистом виде философ, он ничего не знает и потому философ. Он действительно был, как ни странно, философом. Во время написания он стремился выразить какую-то метафизическую цель. Но она ему часто не удавалась, и он для ясности присочинял метафизические картинки даже к очень замечательным стихам. Хотя в целом этого не было, и мы можем понять только его поэзию».
Ольга Владимировна Богданова считает: «Почему мы всё время кого-то приписываем Бродскому? Да, он, наверное, всех их читал раньше или позже. Мне почему-то кажется, что смотреть нужно с другой стороны. Мне кажется, он сам до всего этого дошёл, а потом просто вычитал в Кьеркегоре, в Шестове, в Леонтьеве. Он по природе своей родился таким ребёнком, юношей, в котором всё это было. Почему мы всё время думаем, что Бродский пришёл через кого-то? Да он сам, мне кажется, родил, а мы просто находим эту проекцию в ком-то. Мне кажется, в нём самом было гораздо больше, чем то, чем мы ему позволяем быть».
По словам Андрея Ранчина, профессора кафедры истории русской литературы МГУ, «Литературная канонизация Бродского — явление исключительное. Ни один другой современный русский писатель не удостоился стать героем такого количества мемуарных текстов; никому не было посвящено столько конференций».
Почему учёные так рано занялись изучением поэзии Бродского?
Первую книгу об Иосифе Бродском написал Михаил Крепс. Михаил Крепс — филолог, окончил Ленинградский государственный университет, в 1972 году эмигрировал в США, получил степень доктора философии в университете Беркли, преподавал в лучших американских университетах.
Книга Михаила Крепса «О поэзии Иосифа Бродского» была издана в 1984 году в карманном издательстве Бродского Ann Arbor: Ardis, 1984 год, 278 страниц. Достоинства этой умной и проницательной книги определяются тем, что Михаил Крепс был хорошо знаком со своим героем.
Первая академическая работа, посвящённая Бродскому, принадлежит Валентине Платоновне Полухиной. В 1973 году Полухина эмигрировала из СССР и перебралась в Англию. С 1979 года публиковала различные исследования и материалы, посвящённые жизни и творчеству Бродского. Первая монография, «Иосиф Бродский: Поэт для нашего времени» вышла в 1989 году. в издательстве Кембриджского университета.
Полухина создала науку бродсковедения. Она составила и подготовила масштабные сборники «Бродский глазами современников» (английское издание 1992, российское 1997 год), «Иосиф Бродский. Книга интервью» (2011 год; 62 интервью из известных на момент выхода книги 1981 год), а также собрание научных статей «Поэтика и эстетика Бродского».
На конференции мне подарили книгу Валентины Полухиной «Бродский. Больше самого себя». В ней Валентина Полухина пишет:
Даже после получения Нобелевской премии Бродский признаётся, что чувствует себя «исчадьем ада, как всегда, как всю жизнь», – «Почему?» – Ну, просто достаточно <...> взглянуть в зеркало… Достаточно припомнить, что я натворил в этой жизни с разными людьми».
В интервью прослеживается та же тенденция, что и в стихах – оценивать себя ниже, чем это делают другие, предполагая в себе худшие человеческие качества: «Ты всегда подозревал, что ты сам, возможно, так же ужасен, как дракон, и в определённых обстоятельствах ты можешь вести себя так же мерзко и монструозно, как он. То есть ты сам всегда предполагал, что в тебе больше от монстра, чем от святого Георгия».
«Полезно бывает избавиться от множества иллюзий. Не относительно человечества в целом – от иллюзий на собственный счёт».
(Валентина Полухина «Больше самого себя» с. 95-96).
На конференции я купил книгу «Метафизическая мистерия Иосифа Бродского». Автор Ирина Викентьевна Плеханова подписала мне свою книгу.
Сочинял стихи Бродский или записывал?
Его творчество это сочинение или изложение?
У меня есть опыт стихосложения: в общей сложности я записал 1155 вирш, большинство их которых органичная часть повествования моих романов.
На мой взгляд, Иосиф понимал, что простые стишки малопривлекательны и намеренно усложнял их всякими аллюзиями, «интертекстами» и т.п. Когда всё понятно, это никому не интересно. В поэте должна быть тайна, которую нужно разгадывать. Литературоведам и биографам нужен поэт-философ. Поэтому возникала нужда в метафизическом флёре.
Метафизика для Бродского оказывается критерием художественного качества. Буквальной веры у него нет. Он – агностик, тяготеющий к позитивистской картине мира. Мир его сугубо материальный, где ничто мистическое не предполагается.
Бродский называл своё творчество «упражненья в умирании». Смерть, по Бродскому, – это абсолютное уничтожение, безысходный ужас. «Мы все приговорены к одному и тому же – к смерти. Умру я, пишущий эти строки, умрёте вы, их читающий. Никто не должен мешать друг другу делать его дело. Условия существования слишком тяжелы, чтобы их ещё усложнять», – писал Иосиф Александрович.
Отношения Бродского со смертью весьма примечательны. «Он жил невыносимо быстро и невыносимо свободно, – написал Яков Гордин, узнав о смерти друга. – Эта феноменальная интенсивность, с которой он проживал жизнь, оказалась непосильной для физической оболочки».
Как мог реализоваться в СССР молодой амбициозный, самолюбивый и жаждущий признания человек, бросивший школу и не имеющий даже аттестата об окончании 8 классов?
«У Иосифа были амбиции на взвод. Он не мог учиться, при том, что это был умнейший человек», – говорят современники.
Иосиф перепробовал множество профессий, прежде чем нашёл своё призвание в поэзии. Стихи он начал писать в восемнадцать лет. Первым опубликованным стихотворением стала «Баллада о маленьком буксире», напечатанная в сокращённом виде в детском журнале «Костёр» №11 за 1962 год.
Родители Иосифа признавались, что стихов сына никогда не понимали. Не понимали они и его поведения, нежелания работать на одном месте, потребности быть свободным от всяческих уз.
14 февраля 1960 года состоялось первое крупное публичное выступление Бродского на «турнире поэтов» в ленинградском Дворце культуры им. Горького. Прочтение им стихотворения «Еврейское кладбище» вызвало скандал.
В августе 1961 года Евгений Рейн познакомил Бродского с Анной Ахматовой, которая жила на своей даче (или, как она выражалась, в «будке») в посёлке Комарово.
Бродский всегда с уважением высказывался о минутах, проведённых возле Ахматовой. Анне Андреевне приписывают слова о том, что была эпоха Пушкина и, наверное, когда-нибудь будет эпоха Бродского.
Когда Бродского арестовали по обвинению в тунеядстве, Анна Андреевна выступала в защиту Иосифа. Когда его отправили в ссылку, Ахматова сказала: «Какую биографию делают нашему рыжему!»
29 ноября 1963 года в газете «Вечерний Ленинград» появилась статья «Окололитературный трутень», подписанная Я.Лернером, М.Медведевым и А.Иониным. Авторы статьи клеймили Бродского за «паразитический образ жизни».
«Если находятся люди, которые называют Бродского великим русским поэтом, то это самое настоящее кощунство», – вещал агент КГБ Яков Лернер, написавший пасквиль «Окололитературный трутень», по которому осудили Бродского.
«Как видите, этот пигмей, самоуверенно карабкающийся на Парнас, не так уж безобиден. Признавшись, что он «любит родину чужую», Бродский был предельно откровенен. Он и в самом деле не любит своей Отчизны и не скрывает этого. Больше того! Им долгое время вынашивались планы измены Родине…»
8 января 1964 года «Вечерний Ленинград» опубликовал подборку писем читателей с требованиями наказать «тунеядца Бродского».
13 января 1964 года Бродского арестовали по обвинению в тунеядстве. Провели принудительную психиатрическую экспертизу на предмет вменяемости и установили, что у Бродского черты психопатической личности.
Весной 1964 года состоялось два заседания суда над Бродским, которые проводила судья Дзержинского суда Е.А.Савельева. Второе заседание суда проходило 13 марта 1964 года в зале Клуба строителей на набережной Фонтанки, 22. По приговору суда Бродский был сослан (этапирован под конвоем вместе с уголовными заключёнными) в Коношский район Архангельской области.
Поэт поселился в деревне Норенская. Несмотря на тяжёлый труд, Бродский вспоминает о поселении в деревне как об одном из лучших периодов своей жизни. Он сочинял стихи, изучал иностранные языки, английскую поэзию, творчество Уистена Одена. В августе и сентябре 1965 года два стихотворения Бродского были опубликованы в коношской районной газете «Призыв».
Бродский был отправлен в ссылку 23-летним юношей, а вернулся 25-летним сложившимся поэтом. «Мне повезло во всех отношениях. Другим людям доставалось гораздо больше, приходилось гораздо тяжелее, чем мне». И даже: «… я-то считаю, что я вообще всё это заслужил».
Теперь в России заценили некогда «тунеядца» Иосифа Бродского. На всех зданиях школ, в которых учился Иосиф и откуда его отчисляли, мемориальные доски. Даже в некогда закрытом Балтийске на гостинице «Золотой якорь» памятная доска. Количество всевозможных мемориалов просто зашкаливает. Имя Бродского используют как рекламу.
Иосиф Александрович, конечно, гениальный поэт, но «невидимая рука рынка» видна невооружённым глазом. Бродский стал одним из самых масштабных пиар-проектов. Поэта превратили в бизнес и эксплуатируют нещадно.
24 мая 2015 года в день 75-летия Иосифа Бродского я был на открытии музея «Полторы комнаты» в доме Мурузи. Очередь желающих побывать в музее Бродского растянулась до Литейного проспекта.
Некоторые считают, что Бродский сильно переоценён: пиар не соответствует масштабу таланта.
«Бродского не только не было в программе филфака, его не было в культурном пространстве филфака и Публичной библиотеки конца 80-х, – пишет один питерских блогер. –
Сейчас Бродский служит для обладателей очень сомнительных талантов, образцом уверенности в своём предназначении. Бродский стал брендом питерского снобизма. Из поэзии остались оболочка мемов, минус эскапизм и анализ, плюс мостик из Северной Венеции к единственной, куда уже все съездили; снобизм как гламурная элитарность и туристический бренд.
Уже под окном дома Мурузи молодежь скандирует его имя. И в музеифицированных полутора комнатах празднуют «день рождения Оси» От «не выходи из комнаты» карантинная оскомина. А кто-то с задором говорит, что Бродский стал мемом…
Наверно, упрощение и адаптация и есть путь массовой славы. Я боюсь дожить до того, как снобизм станет не внутренней планкой, а внешним имиджем: Бродского убьют включением в школьную программу и байопиком с Безруковым в главной роли….»
При СССР в одно время с Бродским жили и творили не менее выдающиеся поэты, которым мало кто помнит. Например, Леонид Аронзон.
И сейчас, я уверен, в России есть немало поэтов, не менее талантливых, чем Иосиф Александрович, а может, и более, о которых никто не узнает, потому что у них нет заказных критиков и оплаченных пиар-компаний.
Каждый автор нуждается в своём критике, который будет его восхвалять и слегка критиковать. А критику тоже кушать хочется.
Я не буду оспаривать стихотворное творчества Иосифа Бродского: одним его стихи нравятся, другим не очень.
Незадолго до смерти Бродский написал письмо в отдел рукописей Российской национальной библиотеки в Петербурге, в котором попросил закрыть на 50 лет доступ к его дневникам, письмам и семейным документам. В том же самом письме он просил своих друзей и родных не принимать участия в написании его биографий.
Видимо для этого были веские основания. «Я знаю, что я не самый замечательный человек. Я знаю, чего я натворил в этой жизни, кому я причинил зло. Ну конечно же я себя прощаю. Но в конечном счёте я простить себе этого не могу».
Друзья и биографы, как правило, лакируют лик «гения», скрывая нелицеприятные стороны его жизни и недостатки творчества. Да и кто заплатит за книгу, если в ней сплошная критика. Какой издатель захочет опубликовать монографию, в которой будет собран компромат на Бродского?! Разве только если такая книга заказана.
Творчество русских писателей эмигрантов более востребовано на их родине. И чтобы их не забывали, субсидируют исследования, конференции, публикации. Учёные часто вынуждены заниматься тем, на что выделяют гранты. Как призналась мне одна сотрудница Пушкинского Дома, она вынуждена выбирать из тем, которые финансируются.
Мы жили с Бродским в одном времени-пространстве почти 37 лет, возможно, даже встречались на Невском. Я написал несколько статей о самоубийственной кончине Иосифа Бродского. Но когда привожу факты, меня осаживают: не надо бросать тень на светлый образ поэта, у него была любящая жена, дочь, и не было никаких причин умирать, не надо его компрометировать.
Многие не согласятся с моей трактовкой событий. Но факты упрямая вещь. За две недели до своей смерти Бродский купил себе место в небольшой часовне на нью-йоркском кладбище по соседству с Бродвеем (именно такой была его последняя воля). После этого он составил достаточно подробное завещание. Перед смертью в два часа ночи 28 января Иосиф позвонил Михаилу Барышникову и сказал слова, которые стали последними: «Миша, будь хорошим». После этих слов Иосиф Бродский умер.
Прошло четверть века, а точная причина смерти до сих пор не установлена: медицинское вскрытие не проводилось, полицейское расследование тоже.
Главной причиной смерти Бродского его лечащий врач называл привычку поэта много курить. А курил поэт по 3-4 пачки сигарет в день, да ещё отрывал фильтр для крепости.
Не пил Бродский разве что сухую воду. Каждый день 3-4 чашки крепкого кофе. Естественно, это сказалось на сердце. От отца Иосиф унаследовал болезнь сердца, приступы стенокардии преследовали поэта всю жизнь. Зная о своём болезненном состоянии и о требовании врачей уменьшить потребление кофе и сигарет, Бродский не отказывался от своих привычек. После двух инфарктов и двух операций на сердце употребление 3-4 пачек сигарет каждый день плюс 3-4 чашки крепкого кофе не иначе как «самоубийство». И не нужен ни яд, ни пуля…
Разумеется, друзья Бродского не расскажут всю правду о нём; признают лишь, что поэт был далеко не ангел. Яков Гордин, Евгений Рейн, Валерий Попов, Андрей Арьев, возлюбленная поэта Марианна Басманова до сих пор живы, многие выступают, дают интервью, пишут статьи и книги. Яков Гордин написал книгу о Бродском. Валерий Попов тоже написал книгу. Евгений Рейн даже получил Государственную премию за воспоминания об изгнанном поэте.
Евгений Рейн вспоминает: «В Нью-Йорке Бродского окружали семь женщин, которые были очень похожи, и которые сами выбирали, какая ночь кому принадлежит. Бродский в это не вмешивался … Бродский придерживался одного типа женщин. Его жена Мария очень похожа на первую влюблённость Марианну Басманову».
Ещё в молодости приударившему за Марианной Басмановой Бродский от злости воткнул в кисть вилку. А с бывшим другом Дмитрием Бобышевым (к которому ушла Марианна), они чуть было не подрались на топорах в Норенской.
В 1971 году Иосиф познакомился с дочерью высокопоставленного американского дипломата Кэрол Аншютц, которая приехала на стажировку в Ленинград. Бродский хотел жениться на иностранке, чтобы уехать на Запад, но иметь возможность приезжать на родину к родителям.
Близкий друг Иосифа Владимир Соловьёв (живущий ныне в Нью-Йорке) так говорит о Бродском: «Есть два человека: Бродский как поэт, и Бродский как личность. Оба качества не идеальны и не безупречны. Но в обоих качествах это человек с отблеском гения. Это был великий поэт. И его кормовая база, его подпидка была одиночество».
Но если поэт нуждался в одиночестве, то зачем женился на молодёнькой девушке итальянке Марии Соццани, которая годилась ему в дочери?
У него уже была дочь – Анастасия Иосифовна Кузнецова, 1972 года рождения от балерины Марии Кузнецовой.
24 марта 2016 года меня пригласили в музей-квартиру А.С.Пушкина на Мойке,12 для встречи с поэтом и переводчиком Аннелизой Аллевой. Аннелиза известна полудружескими-полулюбовными отношениями с Иосифом Бродским, пришедшимися на период между Марианной Басмановой и Марией Соццани.
Иосиф и Аннелиза познакомились в 1981 году в Риме. В 1981 году Аннелиза приехала на стажировку в Ленинград. Она стала «итальянским связным» Бродского – передавала новости и гостинцы от изгнанного поэта его родителями.
В СССР Бродского не признавали как поэта. Когда в 1968 году Бродскому пришло приглашение принять участие в международном поэтическом фестивале, в ответ на приглашение советское посольство в Лондоне заявило: «Такого поэта в СССР не существует».
10 мая 1972 года Бродского вызвали в ОВИР и поставили перед выбором: немедленная эмиграция или «горячие денёчки» (в устах КГБ это означало допросы, тюрьмы и психбольницы).
Если за границей считали Бродского гением, то в СССР КГБ решало, кто поэт, а кто бездарь. Бывший могущественный начальник 5-го управления КГБ СССР Филипп Денисович Бобков и в 90 лет не отказался от своего мнения о Бродском: «Он просто дрянь был и всё… Потому что он вёл себя так, как ему надо было, и хотел себя именно так вести. Это не интересный человек. Когда он уехал, он остался вычеркнутым совершенно. Там (на Западе – НК) его вытягивали уже, пытались из него что-то делать. А он-то что? – ничего. … Я в нём большого поэта и большого таланта никогда не видел. Даже когда он уехал. Если бы талант, он бы закрепился и никто бы его не скинул… Выгнали и выгнали…»
Бродского выгнали из СССР в самый разгар «холодной войны». За границей его почти сразу признали гением. Этому способствовала и критическая позиция Бродского по отношению к своей родине, которую он публично высказывал, за что некоторые эмигранты даже обещали ему морду набить.
Бродский боролся не с системой, он боролся за право быть самим собой. Иосиф настойчиво уходил от имиджа „жертвы режима“ к имиджу „self-made man“» (человек, сотворивший себя сам).
«Советская власть могла арестовать моё тело, но ей было не добраться до моего духа», – признавал Бродский в 1984 году.
4 июня 1972 года лишённый советского гражданства Бродский вылетел из Ленинграда по предписанному еврейской эмиграции маршруту в Вену, уплатив 500 долларов. Прилетев в Вену, Бродский оказался на распутье и фактически завис. В Израиль, как все евреи, он ехать почему-то не хотел. А в Америку не пускали, поскольку пришла информация, что Бродский пытался заключить фиктивный брак с американкой Кэрол Аншютц, что по законам США считается преступлением.
Друг Бродского Карл Проффер приехал в Вену встретить Иосифа, но узнал, что власти США не хотят видеть Бродского в Америке. Тогда он подключил своих друзей. Американский журналист Строуб Тэлботт убедил дипломатов, что США должны оказать Бродскому любую возможную помощь, поскольку он украсит американскую культуру.
9 июля 1972 года Бродский переезжает в США и принимает пост «приглашённого поэта» в Мичиганском университете в городке Энн-Арбор с окладом 12 тысяч долларов (что по тем временам было немало). Там он преподаёт с перерывами до 1980 года.
Закончив в СССР неполные 8 классов средней школы, Бродский в США ведёт жизнь университетского преподавателя, занимая на протяжении последующих 24 лет профессорские должности в шести американских и британских университетах.
Бродский, по его собственным словам, не считал себя двуязычным поэтом и утверждал: «для меня, когда я пишу стихи по-английски, — это скорее игра…».
Дэниэл Уэйссборт в мемуарном эссе «From Russian with love» даёт следующую оценку английских стихов Бродского: «На мой взгляд, они весьма беспомощны, даже возмутительны, в том смысле, что он вводит рифмы, которые всерьёз в серьёзном контексте не воспринимаются…»
Бродский тяжело переживал своё изгнание и решил взять реванш – отомстить советской власти за выдворение из страны. Получить Нобелевскую премию – это была его мечта.
Получение Нобелевской премии Ося предсказал себе в двадцатилетнем возрасте. Бродский был уверен, что получит Нобелевскую премию в 1986 году. Он ошибся. Видимо, уже обещанную Нобелевку дали на следующий год – в 1987.
47-летний Бродский стал самым молодым лауреатом Нобелевской премии по литературе, которая была присуждена ему «за всеобъемлющее творчество, проникнутое ясностью мысли и поэтической интенсивностью».
Что помогло Бродскому стать самым молодым поэтов, получившим из рук короля Швеции почётный диплом и золотую медаль лауреата Нобелевской премии по литературе?
Как известно, чтобы получить литературную премию недостаточно иметь талант, нужно ещё проявлять соответствующую политическую ориентацию. Когда пришло известие о вручении Бродскому нобелевской премии по литературе, кто-то сказал: «за политику».
Американский издатель Бродского признаёт: «Он (Бродский – НК) хотел славы. Мы не считаем, что это плохо. Ему это нужно было, и мы помогли ему в этом. Он никогда не был диссидентом. … У него было чувство вины, что он не такой человек, он не готов играть политическую роль такого типа».
Василий Аксёнов писал, что Иосиф Бродский — «вполне середняковский писатель, которому когда-то повезло, как американцы говорят, оказаться «в верное время в верном месте».
«Не будь Нобельки, Бродский на нашей с ним географической родине котировался бы высоко, но не выше, чем другие поэты-современники – в одном ряду с Ахмадулиной, Окуджавой, Евтушенко, Вознесенским, Высоцким, Самойловым и проч. Как знать, может, даже ступенькой ниже иных из них», — считает писатель Владимир Соловьёв, живущий ныне в Нью-Йорке. —
«Он был карьерным человеком, не догадываясь, что это в урон творческому потенциалу, который не бесконечен в человеке, что иногда нужно пожертвовать и карьерой, и какими-то важными вещами, ради того, чтобы муза не ушла…»
Только после вручения в1987 году Нобелевской премии по литературе внимание к Бродскому в СССР возвращается. В журнале «Новый мир» появляются подборка его стихотворений. В 1989 году Бродский был реабилитирован по процессу 1964 году
Получил бы Иосиф Бродский Нобелевскую премию, если бы остался в СССР? – спросил я у знатоков в музее-квартире А,С. Пушкина в Петербурге.
Близкий друг Бродского в эмиграции Людмила Штерн считает, что «Бродский получил все заслуженные, немыслимые и невозможные для поэта при жизни почести только благодаря обстоятельствам, тому, что он оказался на западе. Остальные поэты, которых мы действительно считаем великими поэтами ХХ века (Ахматова, Мандельштам, Пастернак, Цветаева) остались в России. И останься Бродский в России, я не думаю, что на него бы вешали все эти «ёлочные украшения» (и орден Почётного легиона, и Нобелевская премия, и премия гениев). Счастье его в том, что он уехал».
«Я не позволял себе в России и тем более не позволю себе здесь использовать меня в той или иной политической игре… Твой дом остаётся родным, независимо от того, каким образом ты его покидаешь… Как бы ты в нём – хорошо или плохо – ни жил. И я совершенно не понимаю, почему от меня ждут, а иные даже требуют, чтобы я мазал его ворота дёгтем. Россия – это мой дом, я прожил в нём всю свою жизнь, и всем, что имею за душой, я обязан ей и её народу». Иосиф Бродский, «Писатель – одинокий путешественник», The New York Times, 1 октября 1972 года
Литературный критик, писатель и эссеист Сюзан Зонтаг вспоминает:
«Ему нравится сражаться. Тогда ему становится интересно. Вот в этом его отличие. Он присутствовал не только своими текстами, но и лично. Он, конечно, очень властный и красноречивый человек. Он очень политичен. Не только в том смысле, что у него есть политические взгляды. Ему хочется определять политику литературы. Он хочет создавать и корректировать репутации. Ему нравится атаковать писателей, которых он не любит, и продвигать тех, кто ему нравится. Он не просто поэт. Он человек литературы и общественная фигура».
О том, какую цену платит человек за создание собственного мира, живя в мире тирании, Бродский говорит в одном из своих первых интервью на Западе.
«Человек, решивший создать свой собственный, независимый мир внутри себя, рано или поздно непременно становится в своём обществе инородным телом, а затем и объектом давления физических законов сжатия и вытеснения» (1972 г.).
«Мне хотелось создать в себе нечто, возможно, очень небольшое, но очень компактное, по отношению к огромному давлению извне. <...> Я полагаю, что это должно быть или чувство достоинства или чувство смысла. <...> Некоторое подобие вектора души». (1987)
«Меня в изящной словесности интересует главным образом процесс и то, что это производит в моём сознании»(1988).
«Писатель в некотором смысле не является активным членом общества, он скорее наблюдатель, и это до известной степени ставит его вне общества» (1989).
«Ты сам себе последний, часто довольно страшный суд». (1995)
Мои слова, я думаю, умрут,
и время улыбнётся, торжествуя,
сопроводив мой безотрадный труд
в соседнюю природу неживую.
В былом, в грядущем, в тайнах бытия,
в пространстве том, где рыщут астронавты,
в морях бескрайних — в целом мире я
не вижу для себя уж лестной правды.
Поэта долг — пытаться единить
края разрыва меж душой и телом.
Талант — игла. И только голос — нить.
И только смерть всему шитью — пределом.
(Бродский, 1963 год)
Художник — Музы раб, ревнует Дух его,
Кто служит — даёт всё, а прочим — ничего.
Не сотворит поэт того, что Бог ему не даст,
И должен помнить он про свой последний час.
Не выдумать того, что нет в Мире Идей,
И чтобы сотворить, любить нужно людей,
И верить в то, что Бог поэту говорит,
Ведь истинный поэт не от себя творит.
Как мало нужно чтоб творить художник мог:
Покоя для души, свободы от забот.
Но творчество всегда есть подвиг для души —
Преодолеть себя и воплотить мечты.
Художник видит то, что многим не дано,
В грядущее он зрит сквозь мутное стекло,
Пытаясь Божий Смысл в твореньи разгадать,
И миру возвестить о том, что должно стать.
Художник есть пророк, поэт — пророк вдвойне,
Он возвещает то, что хочется Судьбе.
Он жертвует собой, чтоб им Господь вершил,
Поэт живёт затем, чтоб Бог им мир творил.
Не смеет он просить, ведь он имеет дар,
Творит душою он, и тела нужд не раб.
Он просит тишины, чтоб слышать Бога глас,
И он творит мечты, что так нужны для нас.
Не нужен и комфорт — талант погубит он! —
Нужна лишь тишина, и только хлеб, да сон.
Удобства ведь не цель, а чтоб он мог творить,
Здесь деньги не важны, ведь Музы не купить,
Не вымолить стихов, не выпросить любви,
Ведь вдохновенье — Дар, упорный труд души.
Не ценится поэт, пока средь нас живёт,
Но станет знаменит, как только он умрёт.
Укором служит он для тех, кто спит душой.
Он странник на Земле, он странный, он чужой.
Поэт — слуга Небес, орудие Творца,
Бог в лицах всех творцов, и Он же без лица.
Невзгоды — хлеб души, и стимул нам расти,
И чтоб поэтом стать, ты их благодари.
Поэт — всегда борец, художник и герой.
И Бог им говорит. Он только Богу свой!
(из моего романа-быль «Странник» (мистерия) на сайте Новая Русская Литература
Когда я был в Стокгольме, то посетил музей Альфреда Нобеля, где поинтересовался нобелевским лауреатом Иосифом Бродским.
Так что же вы хотели сказать своим постом? – спросят меня.
Всё что я хочу сказать людям, заключено в основных идеях:
1\ Цель жизни – научиться любить, любить несмотря ни на что
2\ Смысл – он везде
3\ Любовь творить необходимость
4\ Всё есть любовь.
А Вы лично БРОДСКИЙ PRO ET CONTRA?
© Николай Кофырин – Новая Русская Литература
Метки: андрей арьев, Анна Ахматова, музей ахматовой, Николай Кофырин, Яков Гордин