Проснулся в 4 утра, узнал страшную новость. Выражаю соболезнования всем пострадавшим во время вчерашнего теракта в «Крокус сити холле». Этому преступлению нет оправдания. Почему же оно произошло?
Все мы читали и помним роман Фёдора Михайловича Достоевского «Преступление и наказание». В 2020 году доктор филологических наук Владимир Алексеевич Котельников (Пушкинский дом) опубликовал статью «Преступление у Достоевского». Мне как криминологу и литератору было интересно, как и почему Достоевский объяснял необходимость преступления.
Достоевский тем и гениален, что всегда актуален! Куда же ведёт Достоевский в XXI веке?
22\02\2024 В.А. Котельников сделал доклад на семинаре «Русская мысль» в Русской христианской гуманитарной академии в Петербурге «Лев Карсавин, Георг Лукач, Фёдор Достоевский – опасные перекрестья».
Позволю себе изложить высказанные на семинаре основные мысли, как я их понял.
Философы часто говорят не как есть на самом деле, а как должно, по их мнению, быть.
В том состоянии, в котором человечество находилось тогда (в конце 19 века), оно не могло исторически жить так же безмятежно дальше, всё уже назревало.
Георг Лукач (Дьёрдь Бернат Лукач Сегедский — венгерский философ-неомарксист еврейского происхождения, литературный критик, одна из ключевых фигур западного марксизма, основатель будапештской школы марксизма) полагал, что старый мир невозможно улучшить, поэтому его нужно сменить на новый лучший мир. Нужно исходя из мистической этики сделаться жестоким политиком и нарушить абсолютную заповедь «не убий».
Лукач – «философствующий палач». В молодости Лукач участвовал, по его словам, в «кровавых подвигах добродетели». Он любил читать Достоевского, который утверждал, что свойства палача находятся в зародыше в каждом современном человеке.
Можно ли для всеобщего человеческого счастья уничтожать людей и не считаться с прямыми человеческими жертвами?
Лукач обосновывал необходимость преступления и «неизбежный грех»: «убивать нельзя, но убивать надо!» В этом деле нужно идти на всё, отбросить страх пролить «слезинку ребёнка», и даже кровь.
Можно ли ради счастья своего народа причинять зло другому народу?
В трагедия Геббеля «Юдифь» (1840) на известный библейский сюжет, Юдифь говорит: «И если бы Господь поместил между мной и делом моим грех, кем стала бы я, посмев уклониться от дела?»
Ради торжества справедливости и вселенского добра герой может зайти очень далеко.
До каких краёв может дойти «одержимость добротой»?
«Смиренная доброта» только губит. Так обосновывается «деятельное добро», а по сути необходимость зла.
Достоевский – утопист. Его называют психологом. Но гораздо точнее было бы назвать Достоевского антропологом.
«Что же можно вывести из Достоевского? – вопрошает В.А. Котельников. – К чему мы можем придти, напитанные его мыслями, идеями? Не знаю. Может быть, незнание определённого сформулированного продлённого куда-то, в какие-то времена пути, может быть, это незнание и есть главная ценность Фёдора Михайловича».
В 2020 году Владимир Алексеевич Котельников опубликовал статью «Преступление у Достоевского». Процитирую основные моменты из этой статьи.
«В омском остроге перед Достоевским человек впервые предстал как проблема, и вся сложность и современная острота её начали открываться ему через событие преступления.
«Свойства палача, – утверждает повествователь («Записок из Мёртвого дома» – НК), – в зародыше находятся почти в каждом современном человеке».
Следует признать необходимость преступления, что выясняется только при рассмотрении его в полном антропологическом и историческом освещении.
Говоря о всеобщей необходимости преступления – деяния, нарушающего религиозные, моральные, юридические установления, мы имеем в виду тот очевидный факт, что оно не исключительное и тем более не случайное явление в человеческом мире, хотя и занимает в нём особое место.
При том что мы, под влиянием гуманистических представлений и признанных нами за безусловные нравственных и правовых норм, воспринимаем его как чрезвычайное событие в узаконенном порядке вещей, − оно закономерно, ибо тесно связано с биосоциальной природой человека, с формированием и развитием его этоса на праисторических и последующих стадиях.
Противоправное, преступное побуждение и намерение убить возникают с определенной необходимостью в каждом индивидууме, хотя не всегда обнаруживаются (даже им самим) и не всегда осуществляются, что зависит уже от психофизических свойств индивидуума (впрочем, изменчивых) и от факторов внешних, нередко случайных, но ни то, ни другое не отменяет наличия и действия преступной потенции.
В осуществляемом преступлении нужно различать необходимость внеличностную, объективную, порождаемую не столько психической интенцией и волей индивида, сколько составом и влиянием природных, общественных сил; такая необходимость возникает, например, в условиях провоцирующей среды, под влиянием групповых этнических и социальных фобий, внутренних патологий и т. п. Разумеется, она не абсолютна и присутствует в совершённом деянии как одна из предпосылок его.
И необходимость личностную, проистекающую из индивидуальных устремлений (корыстных, эмоциональных, моральных, идейных), которые в начале своём могут не иметь явно криминального характера, но, усиленные страстями, автономной аргументацией субъекта, ведут к преступным решениям и деяниям.
Будем также отличать необходимость от неизбежности: опознанная и критически осмысленная необходимость может быть или подтверждена, или отменена субъектом; при других условиях преступление может стать неизбежным для субъекта, уже неподвластным его воле.
Первое в человеческом роде убийство не нарушило миропорядка, как это явствует из ветхозаветного рассказа о нём, ибо было в этом миропорядке заложено как необходимое следствие богоданной свободы. Каин убил брата потому, что «сильно огорчился» из-за предпочтения Богом не его дара, но Авелева.
Запрещающая убийство заповедь в Ветхом, а затем и в Новом Завете обращена к человечеству, уже принявшему необходимость в себе преступления и впоследствии пытавшемуся наложить ограничения на него, придавая моральному велению заповеди ещё и юридическую форму.
К.А. Степанян в статье «Макбет и Раскольников» к рассмотрению идеологии героя и позиции Достоевского вполне уместно привлекает понятие «надъюридическое преступление», введенное М.М. Бахтиным. <...>
Так было в архаических обществах, где убийство подлежащего смене властителя-отца или убийство угрожающих его власти сыновей-преемников не являлось преступлением, а было лишь действием, ускоряющим или замедляющим развитие таких обществ.
Достоевский в подготовительных материалах к третьей редакции «Преступления и наказания» («Капитальное») записывает: «Во времена баронов повесить на воротах вассала ничего не значило. Убить своего брата – тоже. Следственно, натура подчиняется тоже разным эпохам» (7, 189). «Надъюридическим» можно называть преступление в отношении религиозного и нравственного закона.
Преступление Раскольникова должно квалифицироваться и как юридическое, и как внеюридическое – во всех названных видах последнего. При этом в убийстве именно старухи … допустимо усматривать и архаический мотив вытеснения из жизни злоупотребляющего своим положением и властью предка.
Каков был путь Ласенера (француза, чья история преступления стала широко известной – НК) к преступлению, точно показал Французский криминолог, генеральный инспектор тюрем Л.-М. Моро-Кристоф (Moreau-Christophe; 1799–1881) в книге, вышедшей как раз в пору повышенного интереса к таким личностям: Ласенер «холодно, некоторым образом философски доходит до того, что становится вором, фальшивомонетчиком, убийцей».
… личность с новой энергией осознавала и обосновывала своё право любыми средствами противодействовать обществу, переступать через моральные, социальные и юридические установления в преследовании собственных целей.
Моро-Кристоф утверждал: исходя из множества фактических данных о преступном мире в его соотношении с состоянием общества, – в самых просвещённых и богатых странах «преступления с постоянством и фатальной регулярностью следуют за прогрессом промышленности и просвещения».
В самом начале своей книги Моро-Кристоф, полемически обращаясь к произведениям Гюго «Miserables», «Claude Gueux», «Le dernier jour d’un condamné», решительно опровергал мысль писателя о том, что материальная бедность порождает преступления, и приводил доказательства того, что мотивы преступления лежат гораздо глубже. Бедность может толкнуть на преступление, но лишь вместе с аморальными причинами, которые «необходимо соединяются с бедностью вследствие стремления к роскоши, довольству или богатству». Самое страшное – «нравственная нищета», а она «идёт следом за прогрессивным развитием умственного богатства и богатства материального в стране».
Лишённый родовых прав на участие в истории, он (Раскольников – НК) из низов частного, уединённого от всех существования, усилием личного ума и воли, выдвигает, в дальнем замысле, вопрос о своём личном праве на такое участие. … исконные свойства человеческой природы и исторические прецеденты диктуют ему – как единственное необходимое орудие – насилие.
Раскольников … не просто убивает выбранную для его частной цели частную жертву, не просто осуществляет свою личную волю к преступлению – в своём деянии он актуализирует извечную необходимость убийства как действия, могущего радикально изменить закосневшее наличное существование и высвободить его из исторической рутины для дальнейшего развития.
Раскольников: «Сломать, что надо, раз навсегда, да и только <…> Свободу и власть, а главное власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!.. Вот цель!» (6, 253). Такое стремление, как было сказано, изначально и потенциально присутствует в природе человека, в его отношениях к людям, в его биосоциальной генетике.
Концептуальную необходимость того, чтобы для всей последующей его внутренней эволюции герой совершил убийство, Достоевский обозначил уже в подготовительных материалах ко второй редакции в записи «Начало романа»: «NB. С самого этого преступления начинается его нравственное развитие, возможность таких вопросов, которых прежде бы не было. В последней главе, в каторге, он говорит, что без этого преступления он бы не обрел в себе таких вопросов, желаний, чувств, потребностей, стремлений и развития» (7, 140).
… это означает, что персонажу для обнаружения и опознания собственной реальности как субъекта бытия необходим был трансгрессивный «опыт предела», «жгучий опыт», который обретается в «акте эксцесса» – в данном случае в убийстве.
Достоевский в центр такого необходимого, полагал он, человеку опыта поставил перед героем две познавательные задачи: конечного, предельного самопознания и такого же познания Другого.
В первой задаче Раскольникову необходимо получить ответ на главный для него вопрос с заключённой в нём беспощадной дилемматикой: «Вошь ли я, как все, или человек? <…> Тварь ли я дрожащая или право имею…» (6, 322).
Лишь убийство могло дать Раскольникову то, по замыслу Достоевского, необходимое, несомненное, уже христианское знание, что всякий Другой не есть объект среди прочих (объекты, вначале исчерпывающе определяемые как «старуха-процентщица», «человек-вошь» и т. п.), но есть сущий Ты, в своей человеческой качественности и ценности безусловно тождественный сущему Я.
В «Записках из Мёртвого дома», определяя жажду «крови и власти» как тиранство, писатель полагал, что дойти до него может и «самый лучший человек», а вот «возврат к человеческому достоинству, к раскаянию, к возрождению становится для него уже почти невозможен» (4, 154).
В каторжных преступниках упомянутые внутренние процессы были сомнительны для писателя, во всяком случае, невидимы. О видимых же ему последствиях преступлений в убийцах, автор, наблюдавший их в течение нескольких лет, заключает: «Я не видал между этими людьми ни малейшего признака раскаяния, ни малейшей тягостной думы о своем преступлении <…> большая часть из них внутренно считает себя совершенно правыми»; не было заметно никакой черты, «которая бы свидетельствовала о внутренней тоске, о страдании» (4, 15).
Преступление ни для кого из них, вероятно, не стало событием, потрясшим или хотя бы задевшим чувства, совесть; но не потому, что они были психически и нравственно ущербны. В них, в силу разных причин и под влиянием разных обстоятельств, нашла себе беспрепятственное применение склонность к насилию, готовность совершить убийство, что было свойственно их натуре и потенциально присутствует в человеческой природе.
В подобных случаях субъектная воля к преступлению совпадает с внеличностной необходимостью его, а нередко последней и порождается. В романе же Достоевский сделал названные процессы несомненными до очевидности.
В преддверии же самого убийства у героя больше нет свободы, наступает царство необходимости. Так и у Ницше необходимость насилия и истребления всего непригодного для апофеоза жизни является в самом конце свободы.
В «Идиоте» убийство Настасьи Филипповны необходимо как завершение гибельного действия стихийных сил в женской природе героини действием таких же сил в Рогожине…
В «Бесах» преступления необходимы в предпринимаемом разрушении, чтобы пролитой кровью была упоена земля, на которой будет продолжено одержимыми наследниками Каина его братоубийственное дело.
В «Братьях Карамазовых» убийство отца, будучи частным преступлением, в своих исторических и метафизических проекциях отсылает к мировому событию борьбы и смены бытийных фазисов…
(Конец цитирования из статьи Владимира Алексеевича Котельникова «Преступление у Достоевского»)
ПО МОЕМУ МНЕНИЮ, роман Достоевского «Преступление и наказание» – это роман не об убийстве, а о богоборчестве!
Проблема преступления и наказания – вопрос, без преувеличения, метафизический.
«Мне отмщение аз воздам», – сказано в Библии.
Преступление – это то, что государство называет в Уголовном Кодексе преступлением?
Или это нарушение каких-то общих природных законов существования?
Убийство считается преступлением, но на войне убийство врага преступлением не считается. За одно и то же действие в одном случае карают, а в другом случае — награждают!
Доктор юридических наук профессор Я.И. Гилинский пишет, что нет вида поведения, являющегося по своей природе преступным. «Преступление и преступность – понятия релятивные (относительные) «как договорятся» законодатели». «То, что в одной стране – преступление, в другой – не признаётся таковым. То, что преступным было вчера, непреступно сегодня, и наоборот».
Эмиль Дюркгейм называл преступность реакцией на социальные изменения и платой за них. Дюркгейм утверждал: «Преступность – нормальное явление потому, что общество без преступности совершенно невозможно».
Раньше считалось, что корни преступности следует искать в социальных условиях жизни. Другая точка зрения предполагает, что корни преступности заключены в генетике человека. Сегодня установили, что проявления преступного поведения связаны не только с неблагополучным состоянием общества, но и со вспышками на солнце.
Что же сильнее влияет на поведение человека: его генетика или социальная среда?
На мой взгляд, гены в большей степени определяют поведение человека, нежели социальные условия. Клептоманы и педофилы – просто больные люди, которых надо лечить, поскольку лишение свободы не избавит их от пагубного пристрастия.
Преступником рождаются или становятся? – вопрос до сих пор открытый.
В 70-х годах XVIII в. итальянский тюремный врач Чезаре Ломброзо обнаружил связь между криминальным поведением и определёнными физическими чертами. Он считал, что «криминальный тип» можно отличить по таким характерным чертам, как скошенный лоб, выступающая нижняя челюсть, реденькая бородка и пониженная чувствительность к боли».
Если знаменитый Чезаре Ломброзо утверждал, что «преступниками рождаются», то основоположник социологического направления А.Кетле полагал, что «преступниками не рождаются, ими становятся… Общество заключает в себе зародыш всех имеющихся совершиться преступлений, потому что в нём заключаются условия, способствующие их развитию; оно… подготовляет преступление, а преступник есть только орудие».
Человек от природы не добрый и не злой. Многочисленные психологические эксперименты доказывают, что при определённых условиях каждый человек может стать злодеем и преступником. Никакой закон не останавливает людей от проявлений своей сущности. Всегда убивали и будут убивать, и даже страх смертной казни не останавливает.
Доктор юридических наук профессор Ханлар Джафарович Аликперов считает:
1) в человеческой популяции не существует людей, обладающих иммунитетом от совершения противоправных деяний, так как преступность является свойством человека;
2) многие виды индивидуального преступного поведения не являются продуктом социального конструкта. Они – исторически обусловленная объективная закономерность, утвердившаяся на Земле задолго до возникновения государства и права.
3) существует универсальная причина преступности. Она заключена не в окружающих человека реальностях, а таится в самом Homo sapiens.
Если существуют так называемые «естественные права» человека, то существуют и «естественные преступления». Например, убийства из ревности существовали и будут существовать всегда, также как изнасилования и кражи.
По меткому выражению доктора юридических наук профессора Д.А. Шестакова, «человек в мире – марионетка для выполнения предписанной свыше программы, которая даёт стимулы: радости, любви… навязанные свыше представления о хорошем и плохом».
На поведение человека влияют и социальное окружение, и конкретная ситуация, и нормы общества, и генетическая предрасположенность. Но «контрольный пакет» в определении реакции человека на ситуацию находится в его характере и в генах. Не каждый способен совершить изнасилование или убийство с особой жестокостью.
Специалисты обнаружили, что мозг преступников, совершивших убийства, имел значительные отличия от мозга невиновных людей. У них имелся дефицит серого вещества в областях мозга.
На мой вопрос о генетической склонности к совершению преступлений профессор С.М.Иншаков дал категоричный ответ: склонность к преступлению заложена в генах конкретного человека изначально.
Так предопределён человек к совершению преступления или нет?
Профессор Д.А.Шестаков в книге «Теория преступности и основы отраслевой криминологии» на стр.13 пишет: «…преступность — внутренняя предрасположенность индивида к совершению преступлений, сформировавшееся у него свойство поступать в определённых ситуациях преступно».
Начальник кафедры криминологии Московского университета МВД России, заслуженный юрист России, доктор юридических наук, профессор С.Я.Лебедев считает:
«… по закону природы любое насилие есть способ выживания вида. Значит, любое насилие одного человека в отношении другого человека в реализации своего интереса (даже если руководствоваться целями социальной справедливости) с точки зрения сегодняшнего уголовного права это преступление, а с точки зрения ориентации на законы природы, это не преступление…»
Криминологи всего мира до сих пор спорят о том, что оказывает решающее воздействие на преступное поведение человека: его природа или социальная среда, законы общества или законы природы? «Среда виновата или подлая натура человеческая?» – вопрошал Достоевский.
Всем известна идея, подтолкнувшая Родиона Раскольникова к совершению убийства старухи процентщицы (в романе «Преступление и наказание» Ф.М.Достоевского). Раскольников считал, что есть люди «право имеющие» убивать (Наполеон), и убить старуху процентщицу ради блага человечества дело достойное.
В романе Л.Н.Толстого «Война и мир» Пьер Безухов задумывает убить Наполеона ради блага всего человечества. Если бы покушение удалось, вряд ли бы Пьер испытывал раскаяние и угрызения совести; скорее гордился бы своим геройским поступком, который назвали бы подвигом. А вот убийство старухи процентщицы трудно назвать подвигом. То есть, убить Наполеона (тирана) дело достойное, а убить старуху процентщицу… В чём разница?!..
Михаил Бахтин утверждал, что герой Достоевского – это всегда человек какой-либо определённой идеи. Она формирует его мироощущение, мысли и поступки. В романе «Преступление и наказание» основной является идея о праве сильного человека на преступление нравственного закона.
На одной из конференций «Достоевский и мировая культура» было зачитано сочинение воровского авторитета. «В каждом из нас сидит Раскольников. Вот ты не можешь убить, а я могу. Потому что я не тварь дрожащая, а право имеющий. Потому у меня есть всё, а у тебя ничего. Всегда есть люди, которые имеют право убивать. Я бы таких людей ставил управлять государством. Одного такого лично знаю: отсидел своё, а теперь крупный бизнесмен, миллионер, всеми уважаемый гражданин. Так вот бывает по жизни. А Раскольников твой — дурак. Надо было и топор заранее припасти, и подельника найти, и квартиру заранее отследить. Логика Раскольникова безупречна: одни убивают миллионы — и им ставят памятники, а другие ломаются на одном убийстве».
На логическом уровне этому вряд ли что-либо можно возразить.
Очень убедительно описав «теорию Раскольникова», Достоевский не столь же убедительно её опроверг. Нравственное «перерождение» Раскольникова не так убедительно, как его «теория».
Эпилог романа «Преступление и наказание» мне ещё в школе казался не убедительным. Да, Раскольников покаялся, встав на колени на Сенной площади, да, признался в совершении преступления, но не отказался от своей идеи. В эпилоге Достоевским написано: «Но он не раскаивался в своём преступлении». Раскольников лишь обвинял себя в том, что сознался, что оказался не способен быть «право имеющим».
Раньше во всём винили общественные условия. Писарев считал, что Раскольникова подтолкнули к преступлению тяжёлые обстоятельства, а его «теория» послужила оправданием для убийства. Теперь мы видим, что это не так, или не совсем так. Никакая теория, никакие обстоятельства не могут служить причиной преступления. Механическое сложение мотивов, арифметическое сочетание причин не имеет ничего общего с диалектикой жизни.
Станислав Спиридонович Гончаров написал книгу «Развитие идеи преступления (по роману Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание»). «Преступление – необходимость в развитии человеческой воли, в развитии личности человека, но отсюда совсем не выводится неизбежность, обязательность для каждого совершать преступления».
«Признав себя безоговорочно преступником, Раскольников вступает на путь морального просветления, внутреннего возрождения. К необходимости быть наказанным он присуждает себя прежде всего сам», – пишет С.С.Гончаров. Он объясняет духовное перерождение Раскольникова моральными страданиями и угрызениями совести.
Жизнь, однако, показывает, что это свойственно лишь высокоморальным личностям, и совсем не обязательно для всех прочих преступников, которые находят себе оправдание.
Раскольников говорит Соне: «Это их закон… Закон, Соня! Это так!.. И я теперь знаю, Соня, что кто крепок и силён умом и духом, тот над ними и властелин! Кто много посмеет, тот у них и прав. Кто на большее может плюнуть, тот у них и законодатель»
«Но если ему надо, для своей идеи, перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь, то он внутри себя, по совести, может, по–моему, дать себе разрешение перешагнуть через кровь, – смотря, впрочем, по идее и по размерам её, – это заметьте».
Когда Моисей вернулся с горы со скрижалями Божиими, одна из заповедей которых «не убий», он приказал убить всех, кто поклонялся не его Богу, а золотому тельцу. «Убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего» (Исход 32:23). А было их три тысячи!
Борис Ельцин расстрелял из танков Парламент в октябре 1993 года. Он преступник или герой? Если бы в августе 1991 года победил ГКЧП, Ельцин, бесспорно, был бы осуждён как государственный преступник. Но Ельцин победил ГКЧП и Верховный Совет, и стал героем, а преступниками объявили его противников.
«Право на преступление» – основная идея романа «Преступление и наказание».
Родион Раскольников говорит: «Я просто-запросто намекнул, что «необыкновенный» человек имеет право… то есть не официальное право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть… через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует…»
Сегодня теория Раскольникова о «твари дрожащей и право имеющем» живёт и торжествует. Слова «Не в силе Бог, а в правде» трактуются иначе. «Правда на стороне сильнейшего», – утверждают политики. – «Добро всегда побеждает!» А почему? Да потому что победитель объявляет себя победой добра.
Преступление, по Достоевскому, это не проступок против человека, это нарушение Божьей заповеди «не убий»! Убийство, совершённое Родионом Раскольниковым, это по сути своей вызов атеиста существованию Божию!
«Если Бога нет, то всё дозволено!» – говорит Иван Карамазов.
«Проклятые вопросы», которые задал Достоевский 150 лет назад, продолжают волновать многих людей.
По большому счёту в мире всего две Идеи:
Первая – мир был сотворён Богом и надо жить по божественным законам, любить ближних и помогать слабым.
Вторая – наш мир результат долгой эволюции, и жить надо по природным законам естественного отбора, где выживает сильнейший, а слабый погибает, где каждый за себя и выживать надо любой ценой.
По каким же законам жить: бороться за выживание любой ценой или жертвовать собой ради любви к ближнему?
Если жить по закону Бога, то нужно жертвовать собой из любви к ближнему.
Но если жизнь даётся только раз и бессмертия не существует, то стоит ли жертвовать своей единственной жизнью во имя какой-либо идеи?
Что ценнее: жизнь или идея?
Если всего ценнее человеческая жизнь, то ради сохранения своей жизни можно пожертвовать любыми идеалами.
Если важнее идея, то ради высокой идеи можно пожертвовать своей жизнью, а если потребуется, то и жизнью других людей.
По Дарвину всякого рода идеи является обманом одних ради процветания других. С точки зрения биологии, умирать ради каких-то там идей, часто ошибочных, ради принципов и убеждений, полный абсурд. Человек должен жить и размножаться, а не умирать ради немыслимых и часто лживых идей.
Но если жить по дарвиновскому закону, то ради самосохранения и продолжения жизни допустимо пойти на любое преступление. Собственная жизнь, очевидно, дороже, чем жизнь другого. Можно даже убить нападающего в ситуации необходимой обороны. Уголовный закон оправдывает убийство другого человека ради личного выживания в ситуации необходимой обороны.
Желание выжить любой ценой куда естественнее, чем готовность к самопожертвованию. Эгоизм – естественное состояние, он спасает. Альтруизм – приводит к самопожертвованию, хотя в природе тоже встречается.
Может ли быть самопожертвование достойной целью, когда требуется выживать?
Самосохранение – главнейший инстинкт. Наши мнения и представления могут быть ошибочны, а выживание несмотря ни на что главная цель. Вся панорама человеческого чувственного опыта и психической деятельности формируется биологическим побуждением оставаться в живых.
Нужно ли прогибаться под давлением обстоятельств и приспосабливаться? или же бороться и пытаться преодолевать несмотря ни на что? Смириться, чтобы выжить, или бороться и, возможно, погибнуть?
«Я быть иль не быть, – вот в чём вопрос».
Я лично понимаю вопрос Гамлета «быть иль не быть?» как дилемму:
«Что благородней духом – покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством?.»
То есть покориться и приспосабливаться ради того, чтобы жить?
Или бороться и с большой вероятностью погибнуть?
Допустимо ли сдаваться на милость врагу, чтобы сохранить жизнь?
«Никогда не сдавайся!» – говорят одни. – «Русские никогда не сдаются».
Если враг не сдаётся, его уничтожают.
Некоторые предпочитают умереть, нежели предать свои принципы.
Другие предпочитают сохранить жизнь, пожертвовав своими принципами.
Как же поступать правильно? Что важнее: жизнь или принципы?
Должен ли человек приспосабливаться к меняющимся условиям или не изменять своим принципам?
Приспособление – природный механизм выживания. Кто не приспосабливается к изменяющимся внешним условиям чаще всего погибает.
Пока ты жив, ты можешь поменять принципы, что и делают люди, способные быстро изменять свои убеждения. Куда ветер дует, туда они и поворачиваются. Для них жизнь важнее всего. Они всегда придумают себе оправдание. Человек есть существо ко всему привыкающее и себя оправдывающее. Можно найти убедительное оправдание всему.
Принципы могут быть ошибочны, их можно подкорректировать, ими можно пожертвовать, никакие принципы не стоят самой жизни?
Людей не интересует истина, для них кто сильнее, тот и прав, ибо сила обеспечивает выживание. Хитрые обманывают слабых, побуждая их жертвовать своей жизнью. Можно говорить что угодно, лгать, предавать, изворачиваться, лишь бы сохранить свою жизнь и желательно не потеряв своего места под солнцем.
В человеческом сообществе действуют те же законы джунглей, что и среди диких зверей; господствует право силы, а не сила права, выживает сильнейший, и сильнейший всегда прав. На мораль и право плюют, если всего можно добиться силой.
Человек не склонен признавать свои ошибки, и более того, хочет, чтобы за его ошибки расплачивались другие, часто невиновные люди. Лживость, зависть, жадность в инстинктивной природе человека.
Божественные законы людьми не соблюдаются! Люди живут инстинктами. Человек — животное! Все хотят сделать человека лучше, а он не может, не может! В реальности правят другие законы. Право силы — вот реальное право. А добро, справедливость, любовь — это всё… Оглянись вокруг! Развязавшие войну так называемые цивилизованные нации наплевали на ими же установленные законы, а про божественные даже не вспоминают; они убивают, потому что им это выгодно. Победит не разум, а грубая сила!
Если я возлюблю ближнего как самого себя, то не должен его жрать, и тогда он сожрёт меня. Значит, я из любви к ближнему должен принести себя в жертву? Да никто не живёт по христовой заповеди! Это только на словах призывают к любви, а на деле жрут друг друга. Необходимость заставляет бороться за выживание. Значит, не верна христова заповедь, если противоречит природе человеческой. Выходит, Христос ошибался, раз не под силу людям любить ближнего своего как самого себя.
Человек всегда поступает, как того требует необходимость, либо внешняя, либо внутренняя, а чаще в совокупности. Поступок, противоречащий необходимости, неразумен, более того — разрушителен. Выбор предопределён необходимостью!
Если всё в жизни закономерно, и всякое действие имеет причину, то нет места случайности. Ибо если всё взаимосвязано, закономерно, то нельзя говорить об ответственности человека, поскольку всё обусловлено обстоятельствами и нет места воле, выбор практически предрешён, то есть нет выбора, ведь человек всегда выбирает необходимое!
Если человек поступает законно, то есть с точки зрения общества закономерно и правильно, его не за что судить, а судят, только если он нарушает закон, то есть поступает незакономерно. Но если человек поступает закономерно, выбирая ему необходимое, то он фактически лишён свободы выбора, поскольку выбирает единственно правильное. А если выбирает неправильно, поступая незакономерно, то тем самым проявляет свою свободу, и значит, может нести ответственность.
Преступление, как и любой поступок, не может быть случайным, не иметь причины, ибо случайно то, что не закономерно. Всякое действие закономерно, а значит, имеет причину, объясняющую это действие. Всё имеет причину, а значит — всё закономерно, а значит, жёстко опосредовано каждое движение, каждое движение необходимо, а значит, неслучайно, ибо то, что случайно, то не закономерно.
Если преступление явилось закономерным итогом предыдущей жизни подсудимого или развития его жизненной ситуации, или стечения обстоятельств, своего рода следствием, значит, человек не мог поступить иначе; а если мог поступить иначе и мог не нарушать закон, то его преступление не закономерно, то есть случайно. Но если преступление имеет причину, а причину имеет любой поступок, то преступление не случайно, а значит, закономерно.
Таким образом, всякий поступок не случаен, а закономерен, и обусловлен совокупностью внутренних и внешних обстоятельств, то есть детерминирован, и человек не мог поступить иначе. Тогда как же можно судить его, если он не мог поступить иначе, даже совершив преступление?!»
(из моего романа-быль «Странник (мистерия) на сайте Новая Русская Литература
09\02\2024 в день памяти Ф.М. Достоевского у его могилы мнения людей о примирении
P.S. Данная статья подготовлена ещё 10 марта 2024 года.
Так что же вы хотели сказать своим постом? – спросят меня.
Всё что я хочу сказать людям, заключено в основных идеях:
1\ Цель жизни – научиться любить, любить несмотря ни на что
2\ Смысл – он везде
3\ Любовь творить необходимость
4\ Всё есть любовь
А по вашему мнению, КУДА ВЕДЁТ ДОСТОЕВСКИЙ?
© Николай Кофырин – Новая Русская Литература
Метки: владимир котельников, георг лукач, Николай Кофырин, преступление и наказание, Фёдор Достоевский