Недавно друзья пригласили меня на концерт в малый зал Санкт-Петербургской консерватории. Я с удовольствием согласился, потому что в детстве учился в школе при консерватории и прекрасно помню малый зал имени Глазунова.
Когда я обучался игре на фортепиано, многие говорили, что у меня большие способности. Но я отказался от карьеры музыканты, потому что чувствовал в себе иное призвание. Однако музыку я не бросил, она осталась со мной навсегда.
Музыка всегда казалась мне тайной. И я до сих пор продолжаю гадать: в чём тайна музыки?
Неказистым попыткам человеческой речи выразить всю глубину переживаний я всегда предпочитал звуки музыки. Звучащие в унисон вибрациям души, они доставляли ни с чем не сравнимое наслаждение. Безошибочно угадывая чувства, которые волновали в данный момент, музыка всегда была созвучна настроению, всегда была в радость, но главное — она понимала без слов!
Только музыка поддерживала в минуты усталости и сомнений, возвращая нормальное самочувствие. Когда становилось невмоготу, я убегал из дома в театр, чтобы окунуться в атмосферу сказочного празднества, или же шёл в филармонию, будучи не в состоянии увидеть звёздного неба сквозь непроглядные серые будни.
Филармония казалась храмом спасения, где можно было укрыться от удушающей суеты. Это был подлинный дом, где всегда были рады, и где всегда было хорошо. В этих стенах я мог спокойно побыть собой. И наслаждаясь игрой чувств, я отдыхал душой, счищая с себя липкую грязь мещанских пересудов, не в силах, однако, полностью избавиться от тошнотворного запаха семейных скандалов.
Музыка представлялась священнодействием! Она оживляла давно позабытое, и открывала ранее неизведанные чувства, пробуждая от равнодушия и заставляя сострадать. Я чувствовал себя абсолютно беззащитным от её гипнотического воздействия. Музыка приводила в экстаз и могла довести до состояния транса, неудержимо проникая сквозь все преграды.
Я жаждал просветления, и достигал просветления, когда звучали мелодии Чайковского. Позабыв о мирском, под звуки пятой симфонии я летал под узорчатыми сводами, а потом долго не мог прийти в себя от столкновения с земным. Это были словно две реальности — небесные мелодии Чайковского и засасывающее болото каждодневного быта с мерзким запахом человеческих инстинктов.
Полифония Баха прорывалась сквозь толщу столетий, вызывая чувства, которыми много лет назад жили, и сейчас живут люди — сострадание, счастье, восторг…
Я погружался в мир звуков и готов был находиться в нём сколько хватало дыхания, однако никогда не мог понять, чем же так привлекают звуковые вибрации, способные вызвать резонанс созвучных переживаний — ответные чувства любви, радости, боли.
Музыка казалась дорожкой из облаков, уходящей в заоблачную высь. Но… после красочного мира звуков нужно было возвращаться в холодную мрачную реальность, где на выходе из храма уже поджидали коммунальные склоки. И каждый раз момент перехода из праздника в серую повседневность причинял неимоверную боль, отчего хотелось плакать.
Я почитал музыку величайшим из искусств, поскольку она лучше чем что-либо могла сохранить и передать всю гамму настроений. Проникавшие сквозь столетия и оживающие в звуках чувства Бетховена и Моцарта создавали в душе переживания, которые испытывали сами великие композиторы. Казалось, гении дарили благодарным слушателям то, на что в действительности мало кто из людей был способен.
Одни приходят в филармонию развлечься, я — работать. Я пытаюсь услышать, о чём говорят звуки, пытаюсь расшифровать смысл объединённых гармонией нот. Я уверен, музыка поможет мне понять Закон Творения, потому что Гармония и есть Бог.
Однажды по пути в филармонию я остановился в подземном переходе, завороженный чарующим звучанием саксофона. На саксе в сопровождении синтезатора играл молодой парень. Пленённый его восхитительной игрой, я долго стоял рядом с саксофонистом, позабыв о Бахе, музыку которого намеревался слушать в филармонии.
Джаз был не менее прекрасен, чем токката и фуга ре минор. Полностью растворившись в обворожительной мелодии, я ощутил, как вдруг она подхватила и стремительно пронесла над освещённой Европой, приземлив в подземном переходе где-то вблизи Елисейских полей.
И в тот момент я понял: всякая музыка хороша, если она позволяет позабыть о себе и превратиться в звуки, которым нет границ, которые будят воображение, помогая перемещаться во времени и пространстве.
Искусство создания мелодии казалось мне сродни колдовству. Только люди глубоко и тонко чувствующие — такие таланты как Чайковский и Моцарт, Бетховен и Бах — могли уловить вибрации, что неслись из другого измерения. Музыка этих композиторов казалась отголоском потустороннего мира, и не случайно потому её называли божественной, — настолько прекрасны мелодии пятой симфонии Чайковского и реквием Моцарта, удары судьбы, сливающиеся со стонами любви бетховенских сонат, и звуки Шнитке, застывшие на кончике нерва.
Музыка, как, впрочем, и всё искусство, решала вечную проблему Любви и Судьбы, пытаясь выразить торжество жизни в её неодолимом трагизме.
Каждый раз с необычайным волнением слушая непостижимой красоты увертюру-фантазию “Ромео и Джульетта”, я переживал восторг, счастье и боль героев, ощущая исступление их страсти, и при этом ловил себя на мысли, что, наверно, нет ничего прекраснее этих звуков, дарящих неизъяснимое блаженство; я изнемогал от любви, и слёзы текли сами собой, я негодовал и одновременно прощал всех, с кем был в ссоре.
Откуда приходит музыка? Нет, это не просто музыка, это творящие звуки! Благодаря им, я вижу… вижу любовь… вижу смерть…
Каким образом музыка вызывает во мне слезы? Может быть, музыка это есть слышимые нами чувства?
Что это за чувство, взрывающее нас изнутри и уничтожающее границы рассудочности? Оно затмевает здравый смысл, заставляя поступать немыслимым образом, делая нас одновременно безумными и счастливыми.
Кажется, никогда прежде так глубоко знакомая мелодия не проникала в душу. Слушая завораживающие звуки, я ощущал, как тона и полутона наполняют, и весь словно погружаюсь в особую среду. Казалось, я плыву, всё выше и выше возносясь по поднимающемуся в небеса потоку блаженства, проходящему сквозь него, переживая при этом мгновения бесконечного восторга.
Что это за умопомрачительное чувство, которое словно расширяет меня изнутри, позволяя взлететь? Отчего эти звуки так близки и созвучны моим переживаниям? Почему я плачу? Быть может, это игра скрипки создаёт в душе резонанс, сливаясь с шумом падающих слёз?
Наверно, у каждого чувства есть своя нота — частота соответствующей вибрации.
Да, музыка — она живая!
Музыка захватила и понесла в бесконечность. Глаза закрылись сами собой под воздействием магической мелодии апофеоза “Щелкунчика”. Казалось, звуки проникали из непостижимых глубин, пронзая душу насквозь, отчего хотелось прыгнуть с отвесной скалы и, стремительно падая вниз, вдруг взмыть вверх, подхваченный потоком невероятного счастья!
Весь проникшись божественным звучанием, вдруг я почувствовал понимание: “Мы теряем любовь, потому что сами отказываемся от любви, предпочитая вещи. Но вещь можно потерять, вещи можно лишиться — и это рождает страх. А любовь живёт во мне, и принадлежит только мне. Потому тот, кто выбирает любовь, не боится смерти!”
“Всё тлен! Лишь наши чувства запах источают. Мечты не радость, боль лишь доставляют. Погаснет Солнце, упадёт Земля. И только мы каким-то странным звуком исчезнем во Вселенной закоулке, чтоб обрести когда-то где-то Я. И музыка стихами разукрасит тьму, наполнит жизнью лёд другой планеты, чтоб вновь очнулись мы с тобою где-то, и сердцем воссоздали бы Луну. Из Вечности несётся звуков нить, сердца любви собою нанизая, и страстью жизни их соединяя, и заставляя мучиться, но быть!»
(из моего романа «Чужой странный непонятный необыкновенный чужак» на сайте Новая Русская Литература
Поздравляю всех с наступившим Новым Годом!
А по вашему мнению, В ЧЁМ ТАЙНА МУЗЫКИ?
© Николай Кофырин – Новая Русская Литература
Метки: Даниил Рабовский, музыка, Николай Кофырин